Помечтать под музыку, находясь на даче или дома, у окна или камина, за бокалом вина или чашкой чая — чем не занятие для осеннего вечера? У всех свои ассоциации, у всех своя музыка, у всех свое мироощущение и свой темп жизни.
Петр Полтарев — музыковед, джазовый критик, советник министра культуры и туризма Украины, председатель экспертного совета по джазовой музыке, президент творческого агентства «Артлига», директор единственной в Украине школы джазового и эстрадного искусств, автор и ведущий многочисленных радио- и телевизионных программ, член жюри престижных джазовых фестивалей, — ответил на наши вопросы о своих осенних джазовых ассоциациях и не только…

— Ваше происхождение, родители, кто они, как встретились…

— Я родился во Львове. Род наш достаточно древний, особенно по материнской линии, как никак три гетмана Украины в роду что-то значат. По отцовской линии шли так называемые «Петровские дворяне». Купцы первой гильдии, получившие дворянство в правление Петра Первого. В страшном семнадцатом всё было сметено большевистской революцией, но… в 1944 году встретились мои родители. Парадоксально, этим людям надо было ехать из Москвы во Львов, чтобы найти друг друга. Об отце можно писать целый роман. Подробности его непростой биографии я узнал незадолго до его смерти. Он постоянно ходил по лезвию бритвы. Во время второй мировой его похитила немецкая разведка, потом — советская, все объясняется тем, что он был талантливым ученым, одно время даже работал с самим Королевым. Мама окончила московскую консерваторию и, как тогда говорили, «была брошена по разверстке молодых кадров на периферию для подъема уровня музыкального искусства». Она создала украинскую арфовую школу, которую сегодня хорошо знают во всем мире.

— К музыке Вас мама приобщила?

— На выбор профессии влияет ситуация в семье. Мне можно было идти в одном из двух направлений. Мама была профессором консерватории, папа — тоже профессором, но уже в области физики металлов. При этом в нашем доме постоянно звучала музыка, его посещали люди, как правило, связанные с искусством. К примеру, папа дружил с Мстиславом Ростроповичем, среди знакомых даже шутка была: «Два Славы пришли» (папа — Вячеслав). Родители не были настроены на то, чтобы я профессионально занимался музыкой, впрочем, как и положено ребенку из интеллигентной семьи, музыкальную школу я всё же посещал. В то время мы жили в Москве, я учился в математической школе. Но после ее окончания понял раз и навсегда: математиком не буду. После бурных объяснений поступил во Львовскую консерваторию, где получил хорошее академическое образование: учился в классе профессора Н.Ф.Колессы. Выбор был осознанным, и не только потому, что Львов был моей родиной, и я безумно его любил. С профессиональной точки зрения только во Львове была настоящая венская школа дирижирования. Нам преподавали блестящие профессора, которые в своё время сами учились и преподавали в Вене, Праге, Париже. Венская школа, весьма распространенная в Европе, была серьезным конкурентом для советской школы, культивируемой в Москве. Уже гораздо позже, когда совсем небольшой период я дирижировал симфоническим оркестром, благодарность моя моим профессорам не знала границ, та школа, которую мне удалось освоить, не пропала с годами. Да и сегодня я готов взять в руки батуту (дирижерская палочка — В.Т.) и встать перед оркестром.

— Тогда как же Вы «предали заветы предков», ушли в джаз?

— Как и многим молодым людям, определенное фрондирование мне всегда импонировало. Тянуло заниматься тем, что шло бы вразрез с общей политикой советского государства. Лично у меня это проявилось в музыке. На первом курсе я играл рок-н-ролл, запрещенный в то время. Потом серьезно увлекся джазом -музыкой, также весьма далекой от академизма. Собственно с джазовой музыкой я «дружил» уже достаточно давно, с момента знакомства с Юрой Варумом (отцом известной в дальнейшем певицы). Будучи однокашниками, мы, где-то в классе девятом, создали, как мне кажется, неплохую джазовую вокальную группу, что-то в стиле модных тогда «Свингл сингерс». Позднее мне довелось стать солистом великолепного джазового ансамбля Владимира Кота, там я впервые спел джаз на профессиональной сцене. Кстати, этот ансамбль был лауреатом первого в СССР международного джазового фестиваля, который проходил в 1967 году в Таллине.

— Родились в Львове, учились в Москве, работали в Питере, живете в Киеве, материнские корни — в Полтаве, отцовские- в Поволжье, а чувствуете себя…

— Полтавчанином я не могу себя чувствовать, так как был в этом городе всего пару раз, и то проездом. К своему стыду, не был ни в одном из наших родовых имений. То же касается и Поволжья. Но по своему менталитету я — львовянин. Город, в котором я родился и рос, определил менталитет. Плюс сознательная студенческая жизнь, которая прошла во Львове… Львов — это город-ностальгия, город-мечта, город моей любви.

— Питер, Львов — это пограничные города, своеобразные «окна в Европу», Вы это ощутили?

— Бесспорно, эта «пограничность» чувствуется, но по-разному. На мой взгляд, в 70-80-е годы именно Львов был окном в Европу, несмотря на «железный занавес».Это был единственный город, в котором по-настоящему ощущалась своеобразная атмосфера доброй старой Европы. Пожалуй, нечто похожее чувствовалось в Прибалтике, но там все было по-другому. Когда я работал в Питере в конце 70-х, меня постоянно преследовало ощущение, что это мертвый город, город, у которого все в прошлом. Сейчас ситуация изменилась. Теперь Львов частично сдает позиции, а Питер все больше оправдывает свое название «окна в Европу».

— Понятие «львовский менталитет» имеет право на существование?

— Львовяне всегда были несколько иными. И во времена СССР считалось, что эти люди отличаются от других советских граждан. До сих пор вспоминаю изумление и уважение в глазах людей, когда они узнавали, что перед ними человек из Львова.

— И всё же, хотелось больше услышать о Питере.

— Собственно ничего особенного я Вам не расскажу. Как это часто бывает, в одном из концертов, я тогда работал с Давидом Голощекиным, меня услышал Илья Рахлин, легендарный руководитель Ленинградского Мюзик-холла. Поступило предложение о сотрудничестве, отказаться от которого я, естественно, не мог. Работал солистом-вокалистом, записывался на ленинградском ТВ. Тогда же познакомился с Сашей Журбиным, Эдитой Станиславовной Пьехой, Альбертом Асадулиным, Ириной Понаровской… Джаз практически не исполнял. Так, иногда, с ансамблем Олега Куценко.

— Как складывалась Ваша дальнейшая жизнь…

— Как и у большинства людей — взлеты, падения. В 80-м закончилась моя карьера солиста-вокалиста. Закончилась на высокой ноте — участие в телевизионном «Новогоднем огоньке» — высшее признание в те времена. Но петь то, что хотелось, было нельзя по идеологическим причинам, а совковая эстрада не привлекала. Правда, были и приятные моменты -удалось поработать с великим маэстро Олегом Леонидовичем Лундстремом, с оркестрами Силантьева и Михайлова, с биг-бендом Владислава Кадерского, участвовать в записи первых альбомов Володи Мигули и последних — Эдуарда Колмановского. В общем, жизнь была весьма насыщенной событиями как творческого, так и личного характера, что в конце концов и сказалось на состоянии здоровья.

— После ухода с большой сцены, наступил ли период разочарований, каких-то исканий?

— Отнюдь. Я был готов к тому, чтобы в корне сменить жизнь, правда, это не совсем удалось. Став руководителем эстрадного отдела Львовской Государственной филармонии, я не только занялся формированием новых эстрадных коллективов и организацией концертов, но и начал активно продвигать на отечественную сцену различные джазовые ансамбли, обретавшиеся, как правило, в недрах так называемой «художественной самодеятельности». Пожалуй, наиболее удачный проект тех времен — джазовый фортепианный дуэт «Юрий Бонь -Вячеслав Полянский». С этим составом мне снова удалось поездить с гастролями по стране, правда, уже в качестве музыковеда, ведущего концерт. К филармоническому периоду относится и мое знакомство с небезызвестным Игорем Билозиром и его молодой женой Оксаной. Стоило немалого труда организовать их переход на профессиональную сцену, но успех превзошел все ожидания. Опыт организационной работы в государственном учреждении сказался весьма полезным, особенно позже, в период формирования столь непростого и масштабного проекта как «Международный джазовый абонемент».

— Ваши жизненные перипетии впечатляют, а как же переезд в Киев…

— Все сложилось как всегда неожиданно. Звонок из министерства, предложение формировать эстрадно-джазовое отделение в училище им. Глиэра. Знакомство с Володей Симоненко. Преподавательская деятельность на ниве совершенно не разработанной темы истории и стилистики джаза. Первые джазовые фестивали и конкурсы, уже в качестве «уважаемого члена жюри». Перестройка. Независимость. Отъезд за границу. Возвращение. Пожалуй, именно тогда, в конце 90-х, я всерьёз задумался о том, что время уходит, а то, что я знаю и умею, остаётся невостребованным. Пришлось наверстывать. Преподавание в Киевском национальном университете культуры и искусств, натолкнуло на идею создания первой в Украине школы джазового и эстрадного искусств. Честно говоря, не представлял, насколько это не просто, плюс специфика работы с детьми…. Сегодня школа — моя гордость. Счастлив, что смог хоть как-то заполнить нишу детского джазового образования. Тема джазовой специализации вообще необычайно актуальна и важна. Слава Богу, удалось наладить хорошие контакты с профессурой соответствующих учебных заведений США и Европы, что в 2006 году дало возможность (спасибо посольству США в Украине) организовать первый в нашей стране «Джазовый интенсив» (Киевская международная джазовая академия) с участием великолепных педагогов — профессоров Berklee College Of Music, Rutgers University, Manhattan School of Music Френка Лейси (вокал), Стива Слейгла (саксофон), Кима Плайнфилда (ударные). Согласитесь, получение информации из первоисточника, а именно от специалистов, впитавших в себя лучшее, что есть в джазе, непосредственно на его родине, да еще и не в одном поколении, значит не мало. Впрочем, это тема отдельного большого разговора, и я надеюсь к ней вернуться, в том числе и на страницах Вашего уважаемого издания. Ещё одним проектом, которым я вправе сегодня гордиться, стало рождение уникального цикла концертов с участием звёзд американского, европейского и украинского джаза, под общим названием «Международный джазовый абонемент». Впервые отечественные поклонники джазовой музыки смогли на регулярной основе встречаться с высококлассными джазменами-представителями различных джазовых школ, и, что, на мой взгляд, чрезвычайно важно, представителями «материнского», черного джаза Америки. Активно продвигается подготовка к реализации широкомасштабного международного джазового фестиваля, которого уже давно достоин Киев. Уверен, что последнего слова не сказала и «Громадська експертна рада з питань джазової музики при Міністерстві культури і туризму України», председателем которой я имею честь быть. В общем, работы впереди не меряно, главное, консолидировать усилия, но это уже иная тема.

— «Осень — не только дождь «. Если соотносить города с временами года, то Львов — это…

— Осень. Старинные дома, узкие улочки, крыши, всегда пасмурная погода, моросит дождь… Я жил на верхнем этаже, из окна открывался замечательный вид: море крыш, покатых, переходящих одна в другую, которые серебрятся от мокрого дождя, над ними — дымка, трубы каминов… И это не только мои ассоциации. Например, Мирослав Скорик — известный украинский композитор -написал несколько первых львовских твистов, и во всех говорилось о дожде.

— С каким стилем в музыке можно соотнести осень?

— Стиль — это человек. Он, прежде всего, реагирует на окружающую природу, смену времен года. Весной чувствуешь себя на подъеме, лето дает ощущение яркости, фейерверка… Осень склонна к размышлениям. Это время, когда подводишь итоги, анализируешь: что происходит в твоей жизни, куда идешь, зачем. В осени есть момент ностальгии. Я думаю, что джаз связан с осенними моментами в жизни. Это музыка, которая требует осмысления — джаз любит такие мотивы и такие ноты. Недаром много фестивалей проходит именно осенью. Есть типично осенние темы, например, классический джазовый стандарт — мелодия Владимира Косма «Осенние листья». Вряд ли к осеннему джазу можно отнести диксиленд или свинг 30-40-х годов, а вот мейнстрим — во многом осенний. Если же говорить об «осеннем» инструменте, то это, конечно, саксофон.

— В заключение — традиционное пожелание читателям журнала «Джаз»

Во первых — поздравление (раньше не мог этого сделать) с появлением столь необходимого всем нам журнала, во вторых — пожелание иметь возможность в любую минуту наслаждаться любимыми нами звуками джаза, в третьих — просто чувствовать себя легко, комфортно и самодостаточно, как и надлежит настоящим «джазовым» людям.

По материалам журнала » Джаз».